Тринадцать: Оккультные рассказы [Собрание рассказов. Том I] - Магнусгофская Елизавета Августовна

Долго гуляли они по лесу, но Алексей не начинал разговора. Елена не спросила: «Зачем вы позвали меня?» Оттягивая сознательно момент объяснения, все еще надеялась:

— Может быть, обмануло предчувствие!

Но никогда не обманывает оно любящей женщины!

— Какие отношения, хотите вы, чтоб были между нами?

И Елена почувствовала:

«Вот!»

— Такие, как были до сих пор! — не задумываясь, ответила она.

— Дружеские? — понял по-своему Алексей. — Будут всегда! — и протянул ей руку. Но она постаралась не заметить. А он стал — к чему было это? — рассказывать о девушке, которую полюбил, на которой собирается жениться.

К чему он говорит ей это, к чему?

Елена молчала.

— Когда идет последний поезд? — внезапно спросила она. Алексей посмотрел на часы.

— Только что ушел… — ответ прозвучал слегка смущенно. Елена молча посмотрела на него. Ждала ли она, что хоть теперь-то пригласит Алексей ее в имение? Ведь этого требовала простая вежливость. Он не сказал ничего…

— Сколько верст до города?

— Двадцать… или двадцать две… Хорошо не помню…

— Пойду пешком. Люблю большие прогулки.

И опять не сказал он ничего. И это переполнило чашу терпения.

— Уж конечно, другую бы вы так не отпустили — ночью и одну! — вырвалось у Елены. Он посмотрел на нее долго-долго. Потом как-то резко взял ее под руку и сказал:

— Я иду с вами!

Молча стали они углубляться в чащу. Елена не спросила, знает ли он дорогу. Не все ли равно было ей, куда они идут? Ведь Алексей с нею!

И — странно — Алексей, который только что сентиментально рассказывал ей о девушке, которую любит — крепко сжимал ее руку. Елена чувствовала в его руке знакомую дрожь.

Лесу не было предела. Направо были какие-то воды, налево — густая чаща. Тихо шептались о чем-то папоротники. Тихо переговаривались сосны. Молча мерцали звезды.

А они уходили — не зная, куда!

К одному и тому же месту возвращались они. К одному и тому же месту вела, извиваясь зигзагами, тропинка.

— Нам не выбраться отсюда — лениво сказал Алексей. — Придется подождать, пока рассветет.

Он устроился на мху и скоро заснул. А она сидела возле — охраняя его сон. И думала невеселую думу — думу нелюбимой.

Видела, как скатилась с неба звезда. Слушала, как шепчет о чем то вода, скрытая высокими кустами.

Вот темный лес загорелся огнями. Много-много мелькает их в высокой траве, во мху. Горят и разбегаются. Манят. А подойдешь — нет никаких огоньков. И загораются они, когда отойдешь — позади.

Светляки…

Любовь — великая творческая Любовь бросила свое отражение на этих маленьких насекомых. Ярко зажигают они темной ночью свои фонари, чтобы привлечь внимание любимого. Но и в мягком лесном мху, и в яркой зелени болот живет вечная спутница земной любви — серая мрачная Ревность. И если заметит самочка, что любимый предпочел ей другую, зажигает она ярким светом свой фонарь и умирает, когда потухнет погребальный светильник.

Сгорает на пламени своей любви.

А это уже не светляк. Что-то большое, лучистое загорелось в траве у воды. Там, где болото. Как будто яркая звезда сорвалась с синих небес в болото и продолжает гореть там ярким пламенем.

— Плачет, плачет чистыми слезами святой Лаврентий. Падают слезинки его на траву и загораются в ней огоньки. Огоньки живые. Горячая, жгучая слеза попала в болото. И горит там звездой. Подойди, человек, жаждущий счастья. Подойди и сорви этот цветок!

Красным огнем загорается папоротник в языческую Иванову ночь. Цветок счастья — земного и грешного.

От чистой слезы святого Лаврентия загорается также болотный цветок. Голубое чистое пламя. Чистое, как само лазурное небо…

Подойди и сорви! Подойди и сорви! И будет счастье в руках!

Словно пригнувшись к самому уху, шептал кто-то эти странные слова. Прошептал — и скрылся в темноте.

— Не надо! Не шепчи! Не искушай!

Разметался во сне Алеша. Закрыты красивые глаза. Кого ты видишь сейчас?

Алеша!

Придвинулась к нему. Схватила руку. Прильнула к ней жадными устами. Проснулся Алексей. Чувствует близость любящей — но не любимой… Как во сне, обнял ее Алексей — и так сидели они несколько минут, объятые звездной тишиной ночи.

Прижалась Елена щекой к его щеке. Прошептала:

— Поцелуй меня!

Слышал. Ответил — о, к чему было это жестокое слово!

— Нет.

— Почему?

— Дружба…

Издевательством прозвучало это в лесной тишине. Укоризненно зашептались деревья.

Кто-то пронзительно крикнул в лесу. Леший?

Лежала женщина на мягком мху, и вздрагивали от рыданий ее плечи. И невидимые — но добрые — собрались кругом, и осуждающе смотрели на жестокого… Почувствовал их Алексей. Протянул руку к оскорбленной им женщине. Но быстрым движением вскочила она, бросилась от него. Вода манила, темная вода, окруженная тростником и камышами. Манила коварная глубина. Все равно, без его любви — не жить!

И укоризненно смотрели с высокого неба Божие звезды. Блестящие, яркие… Но такие холодные, холодные… Не было среди них той, единственной, которая бы не осудила: Венеры…

Нежные руки отвели ее от воды. Заставили Алексея сделать это добрые духи леса.

Она рыдала, положив голову ему на плечо, и шептала:

— Люблю… люблю…

Не успели остеречь его добрые духи леса. И снова сказал он слово — слово, нарушившее все волшебство звездной ночи:

— Ведь вы любите меня только для себя… Скажите — если я был бы неизлечимо болен, и, чтобы спасти меня — надо было бы пожертвовать своей жизнью… сделали бы вы это?

Она молчала.

«Неужели не знаешь, что до последней капли крови готова я пожертвовать для тебя?»

Но не сказала. Ибо лгут, лгут те, которые сыплют клятвами и уверениями. Лгут, всегда лгут!

Он ждал ответа.

И Елена ответила:

— Не знаю…

В начале августа сидели они в сосновом лесу. А в середине октября был Алексей у нее в комнате. Пришел совершенно неожиданно. Поздно — и пьяный.

— До поезда осталось у меня около часа. Посижу у вас. Можно? На улице холодно. Ветер.

Из часа вышло два. Поезд ушел.

— Вот, опоздал на поезд. — Досадой звучали слова — словно кто-то другой, не он был виноват в этом.

— Лягте, — просто сказала Елена, — я уступлю вам свою комнату. — Могу переночевать в беседке. Там часто ночевала летом.

Не мог он сказать:

— Но ведь теперь — не лето… Смотрите, какая буря разыгрывается на дворе.

Ничего не сказал Алексей. Какое ему дело до нелюбимой!

Закутавшись в большой платок, вышла Елена в сад. На окраине города стоит домик. Прошла в беседку, села на старой холодной скамейке. Ветер становится все сильнее и сильнее. Жалобно скрипят сосны и теряющие листы липы. Черными тенями носятся над садом летучие мыши. И пронзительно, неприятно кричит сыч. Одинокой, словно одна в целом мире, чувствует себя этой темной ночью Елена. И так же мрачны, как эта осенняя ночь, мысли в душе Елены. И сердце ее стонет, как эта ночная птица… Холодно. Стынут руки… А там, в ее теплой комнате, сладко спит Алексей. Кто в его мечтах? Та, чужая, ненавистная?

Борьба шла в эту темную ночь — борьба между добрыми и злыми… Ночной сад был во власти черных. И черные победили.

— Откройте! Откройте! Мне же холодно! На улице начинается настоящая буря.

Неохотно открыл ей дверь Алексей… А между тем, он ведь хотел, чтоб Елена пришла…

Мужчина, упрекающий женщину за ее ласки, за ее поцелуи, которых просил, на которые отвечал.

Месяцами упрекал Елену Алексей за эту ночь в ее комнате, когда на улице бушевала буря, когда она пришла среди ночи, продрогшая, усталая… Как будто бы не отвечал на ее ласки. Как будто бы над телом его и душой было кем-то совершено насилие. И упреки эти встали между ними, как крепкая стена. Стена, ее же не разрушить никому.